Леонид Ефимович начинает размахивать руками как мельница: «Да я что ж, изверг, да я что ж, не понимаю?! Да, конечно, жизнь современной актрисы должна быть фейерверком – сегодня Рио-де-Жанейро, завтра Париж. Но пойми, Ксюш, отпуск на год дать не могу. Давай так, заключим с тобой джентльменское соглашение: ты увольняешься из театра и потом возвращаешься когда тебе угодно». И я дура, с длинными спагетти на ушах, иду в отдел кадров и пишу заявление об увольнении по собственному желанию. Я и не подозревала, что угодила в ловушку. А затем начинается волокита с оформлением документов, виз – то был 92-ой год. В результате опаздываю и не вписываюсь в график репетиций. Я приехала в Варшаву, когда меня уже никто не ждал. Мне вежливо предложили посидеть на лавке запасных. Полгода я занималась балетом и вокалом, всё было замечательно, но так ведь не могло продолжаться вечно. Я соскучилась по настоящей работе и вернулась в свой родной театр. Захожу в кабинет к Хейфецу. Он злорадно: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Ну что, Ксения, теперь я вам буду мстить». «За что?» - недоумеваю я. «А за то, что вы такие красивые да все не за меня замуж выходите», - был ответ. Я вконец растерялась: «Но у вас ведь жена молодая, студентка». В общем, не взял меня обратно в штат театра. И я, проплакав, пошла за защитой к Владимиру Михайловичу Зельдину, он единственный человек в театре, который мог мне помочь. Рассказала ему свою историю, и Зельдин отправился выяснять отношения к Хейфецу. Благодаря заступничеству Владимира Михайловича со мной подписали разовый договор на один спектакль.

- Почему вам хотелось работать именно в этом театре? Ведь очевидно, что вас ждала холодная война с главрежем. Или это было дело принципа?