Леонид Ефимович
начинает размахивать руками как мельница: «Да я что
ж, изверг, да я что ж, не понимаю?! Да, конечно,
жизнь современной актрисы должна быть фейерверком –
сегодня Рио-де-Жанейро, завтра Париж. Но пойми,
Ксюш, отпуск на год дать не могу. Давай так,
заключим с тобой джентльменское соглашение: ты
увольняешься из театра и потом возвращаешься когда
тебе угодно». И я дура, с длинными спагетти на ушах,
иду в отдел кадров и пишу заявление об увольнении по
собственному желанию. Я и не подозревала, что
угодила в ловушку. А затем начинается волокита с
оформлением документов, виз – то был 92-ой год. В
результате опаздываю и не вписываюсь в график
репетиций. Я приехала в Варшаву, когда меня уже
никто не ждал. Мне вежливо предложили посидеть на
лавке запасных. Полгода я занималась балетом и
вокалом, всё было замечательно, но так ведь не могло
продолжаться вечно. Я соскучилась по настоящей
работе и вернулась в свой родной театр. Захожу в
кабинет к Хейфецу. Он злорадно: «Недолго музыка
играла, недолго фраер танцевал. Ну что, Ксения,
теперь я вам буду мстить». «За что?» - недоумеваю я.
«А за то, что вы такие красивые да все не за меня
замуж выходите», - был ответ. Я вконец растерялась:
«Но у вас ведь жена молодая, студентка». В общем, не
взял меня обратно в штат театра. И я, проплакав,
пошла за защитой к Владимиру Михайловичу Зельдину,
он единственный человек в театре, который мог мне
помочь. Рассказала ему свою историю, и Зельдин
отправился выяснять отношения к Хейфецу. Благодаря
заступничеству Владимира Михайловича со мной
подписали разовый договор на один спектакль.
- Почему вам хотелось работать именно в этом
театре? Ведь очевидно, что вас ждала холодная война
с главрежем. Или это было дело принципа?